И едкое произведение искусства, будь то книга или фильм, способно довести человека до нервического приступа быстрее, чем The Suffering: Ties That Bind (в дальнейшем попробуем ужать до STTB). Безумие — вот ключевое слово настораживающего зачина и спешащего следом основного действа, безумие внутреннее, куда более пугающее, чем та пустая агрессия, которая номинально доминирует во вступительном ролике. До момента, когда прогремит финальный аккорд пролога (а это именно пролог — выдох облегчения), дойдут не все, и причиной тому — тот самый парадокс, противоречие, ощущение нелогичности... или скорее нежелание принять страшноватую логику, которую предлагает игра.

Сердцебиение

Здесь страшно с самого начала. Страх — иррациональный, необъяснимый — цепляется за игрока при первой возможности. Вот, к примеру, Торк, играющий в шахматы. В шахматы, понимаете? Это пугает много сильней, чем события, которые последуют за так и оставшейся несыгранной партией: выпадающие из шкафов трупы, звонящие сами по себе телефоны (как это будет по-русски... камео?)... ну и демоны, разумеется. Куча демонов. Чертова пропасть демонов. Демонов разных: мелких (которые поначалу выглядят очень серьезными противниками) и покрупнее (которые поначалу выглядят как самые настоящие боссы... до тех пор, пока не начинают появляться парами, втроем... иногда вшестером), и очень больших, и самых опасных — личных демонов Торка, количество которых превосходит все пределы. Можно издеваться над «психологизмом» оригинальной The Suffering, но сложно отнять у нее узнаваемую атмосферу, четкое ощущение близкого конца — конца разумного существования, конца осмысленного поведения... ощущение пропасти, на краю которой находится отдельно взятый человек, если хотите. В STTB это ощущение усилено, и усилено стократно. В своих усердных стремлениях авторы STTB углубились в почти лавкрафтовские глубины. Та честность, та искренность, с которой они пытаются изучить природу человеческого насилия, природу человеческой изменчивости и человеческого непротивления, заставляют забыть об общей корявости всех задаваемых вопросов.

Точка опоры

Но вместе с тем история Торка плоха. Без дураков, она никакая. По сравнению с первой частью — просто комикс. Со всеми подозрительными экивоками и развилками, со всей сложностью и многомерностью — вторичный, украденный у старших братьев комикс. Детская травма, доктор из телеящика, суперзлодей (и не один), кучка приспешников статью пожиже... Смех! Однако STTB веришь сильнее — вероятно, из-за той же яростной авторской целеустремленности. Плохая история, хорошо подвешенный язык; да чего уж там, прекрасно подвешенный язык. Вот вам и секрет нервных припадков, вот вам и секрет неуютной, враждебной ауры игры, вот вам и секрет того, как получилось, что STTB не стала занудным трэш-клоном.

 

Визуализация вскрывает все карты: они верят. Они и вправду верят в то, о чем рассказывают. Иногда этого бывает недостаточно, в нашем случае — вполне. Картинка STTB вообще обскакала своего предшественника на три корпуса, но то, как создатели обошлись с обитателями своего Балтимора... кажется, это называется любовью. Вид самого завалящего, простите, торчка способен довести до икоты; что уж говорить о гигантских слепнях. О непредсказуемых, бездушных «червяках», о дрожащих в воздухе огненных «феях»... Как
описать холодок, пробегающий вдоль спины всякий раз, когда за стеной раздается чей-то тяжелый вздох или резкий металлический скрежет, который означает лишь одно: они идут, и идут быстро? Как можно передать ощущение того, что бьешь по живому, причиняешь боль живому... убиваешь живое? И, да, если вы считаете, что в The Suffering было слишком много врагов, приготовьтесь к тому, что в STTB их будет ровно в десять раз больше.

Если вы считаете, что поединки The Suffering были слишком сложны, приготовьтесь к тому, что некоторые из STTB-боев выиграть вовсе невозможно. Они могут продолжаться десятки минут... долгие десятки минут, до тех пор, пока насмешливый голос не укажет на незаметную трещину в бетонной стене. Встречи со спецподразделением после таких стычек выглядят дежурным лондонским чаепитием, серым и будничным, настолько они блеклы, невыразительны. Если и есть в STTB ненастоящее, то большей частью оно относится к людям.
The Suffering очень уютно чувствовала себя в режиме FPS; STTB только в таком виде и приемлема.

Постоянное созерцание собственной незащищенной спины неумолимо ведет к тяжелой форме паранойи, пусть даже поперек позвоночника и тянется махина переносного ракетного комплекса. Но дело, конечно, не только в этом. Если болезненный саунд — подавляющий, высасывающий последние витальные силы — внедрен в игру сознательно, то по отношению к болезненному управлению такого не скажешь. В режиме «от третьего лица» Торк необычайно уязвим, его реакция притупляется, а движения становятся ленивыми, размеренными. Он может позволить себе разминуться с дверью, промазать мимо спасительного люка или не попасть по визжащему противнику. Игра в значительной степени теряет свой шарм, тяжелый (и необыкновенно аттрактивный) ритм. Вид «из глаз», в конце концов, предполагает созерцание цельной картины, что в STTB жизненно необходимо. В ключевые моменты (бойня в кинотеатре, бойня в тюремных коридорах, бойня в детском доме) пользы от взгляда «из-за плеча» никакой, прожить удастся в лучшем случае с полминуты — и в этом есть своя... да-да, именно, логика; главный бич и основное топливо STTB: не будучи Торком, не сроднившись с его шкурой, победить не удастся.

Настигнутый злодей называет Торка «игроком» — и это апофеоз нагнетаемого давления, удар в пах; если до этого игра и существовала по эту сторону больничной палаты, то в тот момент она хлопает скрипучей дверью и пристально смотрит нам в лицо. На очерченной территории STTB глубже и сильнее хлесткого Manhunt, пусть и действует скорее задним умом, чем трезвым расчетом (этот трезвый расчет, как уже говорилось, попросту смешон). Голоса сбивают с толку и мешают сосредоточиться; они подсказывают, направляют и обманывают, чаще всего обманывают. Будь собой — дурной рекламный слоган, но — будьсо-бой будьсобой будьсобой — и ты уже не понимаешь, где ты, а где они — демоны, демоны, конечно, кто же еще; и что удивительного в том, что у твоего главного врага — твое лицо?

Он, как и ты, бил по живому, и причинял боль живому, и убивал живое, так какая между вами разница, да и кому она, эта разница, нужна, если есть люди, у которых сто четыре головы, но у этого — четыре, и все женские, и живут они у него под плащом? И что с того, что ты прыгнул в чертов бассейн за парнишкой, если ты же его туда и столкнул, если все эти собаки, и пулеметчики, и сигающие твари с лезвиями вместо рук нужны лишь для того, чтобы подать чертовски хороший пример, очень умно, гроссмейстерски умно, если можно так сказать? Какой прок во всей этой истории, и — скажите, пожалуйста, что важнее? история? рассказчик? что-то еще? Смысл теряется, неуловимо ускользает, история идет по кругу, персонажи повторяют друг друга и повторяют друг за другом; скрипя шестеренками, сверху медленно опускается бог из машины и открывает очередную дверь. Они все плавают здесь, в этом декоративном ядовитом озере, все до единого. Попробуйте убедить себя в том, что суть не в технике. Попробуйте, если сможете, доказать себе, что голая эмоция немощна. Попробуйте.

И непременно возвращайтесь.